Сегодня мы общаемся с правнуком вятского святого священномученика Михаила Тихоницкого – протодиаконом Иоанном Дроботом.

- Отец Иоанн, как так сложилось, что Вы живете и служите в православном храме г. Парижа? Когда и при каких обстоятельствах Ваша семья эмигрировала во Францию?

- Отец попал во Францию после Второй Мировой войны, его немцы взяли в плен в концентрационный лагерь, и он из этого лагеря бежал, и потом оказался в Берлине. Из Берлина он бежал в Италию. А потом уже в 1947-м году из Италии поехал во Францию учиться в Свято-Сергиевском православном богословском институте. Мама родилась в Риге, и ее отец – Елпидифор Михайлович Тихоницкий – сын священномученика Михаила – оказался в Прибалтике во время Первой Мировой войны. После революции он остался в Латвии, его пригласили преподавать в Риге. Дед был преподавателем словесности и постепенно стал разворачивать очень большую педагогическую деятельность, издавал учебники русского языка, учебники по литературе и занимался тем, что помогал русскому крестьянскому меньшинству в Латвии, и таким образом дважды был избран депутатом латвийского сейма (парламента). Он одновременно был там, что и священномученик Иоанн Рижский (Поммер).

Когда началась Вторая Мировая война, Советские войска оккупировали Латвию, деда арестовали и сослали в Казахстан. Он скончался в 42-м году лагере в Петропавлоске- Казахстанском.

Бабушка, когда немцы отступали, предпочла отступить с немцами, нежели оставаться при советском строе. После того как деда арестовали и сослали, ее ожидала та же участь. Они с мамой и с моим дядей оказались в Австрии, а потом поехали во Францию, где с начала 30-х годов – брат деда (будущий митрополит Владимир), там был викарным епископом при митрополите Евлогии в экзархате Константинопольского Патриархата. Так, бабушка, мама и дядя приехали в 1947 году во Францию. В 49-м году мои родители познакомились в русском молодежном лагере во Франции, в 52-м венчались, когда отец закончил Богословский институт, после чего он был рукоположен в диаконы и несколько месяцев спустя в священники. Мой отец был протоиереем, иконописцем, доктором Богословия. Все мое детство прошло при Свято-Сергиевском подворье где находится Богословский институт. Мы жили в маленькой русской среде, где я научился русскому языку и с семи лет стал прислуживать в алтаре, как сейчас говорят пономарить. С 17 лет поступил петь на клирос. В 1979-м году меня постригли в чтецы. 33 года был чтецом, потом уже стал диаконом.

- 33 года – почему такой продолжительный путь до священного служения?

- Потому что я был на гражданке, работал во французской авиакомпании как старший бортпроводник, стюард. Поскольку летал на межконтинентальные длинные рейсы, фактически жил вне церковного календаря. К примеру, даже если шел Великий пост, мне нужно было по работе лететь в любой край света, где нет Православного храма. Я понимал, что не мог полноценно стать священнослужителем с этой работой. Я мог петь на клиросе, регентовать, но стать диаконом для меня было с этой работой невозможно. Но я 30 лет отработал, и когда ушел на пенсию, тогда меня рукоположили.

- Получается, у Вас и по материнской, и по отцовской линии в роду священнослужители?

- Так и получается. Но отец у меня не из духовного сословия, он по матери из кубанских казаков, а по отцу из Южной России – Белгородской губернии, а его отец был также учителем словесности.

- Что подвигло Вас на путь священного служения, ведь у Вас была в миру престижная интересная работа?

- Во-первых, я уже отработал свой срок. 30 лет не так уж и мало. В то же время, я с детства при Церкви. И это служение Церкви для меня было естественным, меня тянуло к этому. Я стал диаконом, и мне это очень по душе. И, видимо, справляюсь с этим неплохо, потому что, всего-навсего три года как я диакон, и уже наш владыка архиепископ Иов меня назначил протодиаконом в кафедральном соборе. Именно из-за того, что я родился в семье священника, жил при храме Богословского института, с детства впитал дух церковный, знал еще старых священнослужителей, которые учились в России до революции в семинарии – сохранилась некая духовная преемственность. Продолжаю это передавать по мере своих сил. Мои сыновья и племянники также прислуживают в соборе. Недавно одного племянника в чтецы подстригли. А мой младший брат, протоиерей Андрей, он также отец семейства, смог совместить гражданскую службу и служение в Церкви, поскольку он не разъезжает по миру, а программист, и это более совместимо со служением в Церкви, хоть и не просто.

- Кто посещает Богослужения в православном храме во Франции – в основном прихожане это русские эмигранты или православные французы?

- Большинство прихожан в нашем Александро-Невском соборе – это эмигранты, дети, внуки, или правнуки нашей первой эмиграции, а также эмигранты уже современные – из Белоруссии, из Молдавии, с Украины, из России. У нас два прихода. Храм двухэтажный: и нижний, так называемая крипта, – франкоязычный приход. Французы служат полностью по-французски, мы служим в верхнем храме на церковнославянском. Есть как чистокровные французы, которые перешли в Православие, так и офранцузившиеся потомки русских, которые потеряли знание русского языка, но сохранили веру.

- Наблюдается ли сегодня переход верующих христиан из католической, протестантской церкви в православную? Или, возможно, существуют обратные процессы? С чем это связываете, что движет людьми?

- С тех пор, когда в 20-е годы ХХ-го века Православие стало развиваться во Франции благодаря русской эмиграции, очень скоро французы стали переходить в Православие. Вначале не много. До Второй Мировой войны их было несколько десятков. Теперь же приходов в нашем экзархате много и там очень много французов, которые знакомятся с Православием разными путями. Иногда просто мимо храма идут, зайдут и потом остаются. Духовная потребность есть. И мы свидетельствуем о Православии на Западе.

- С чем связано активное обращение французов в Православие в современное время?

- Это вопрос очень индивидуальный в зависимости от людей, и у каждого человека могут быть свои личные причины. Но, во-первых, это - просто духовная нищета Западной цивилизации и очень слабый духовный уровень католической церкви, а тем более протестантской. Там развита социальная активность. Но что касается духовности, нет этого. Они очень многое потеряли это. Интерес к богословию, к вере, к духовности – это самая первая причина, почему люди переходят в Православие. Именно поэтому большой популярностью пользуются «Откровенные рассказы странника», которые были переведены на французский язык. Их можно купить в любом большом книжном магазине. Эта книга была написана в XIX веке о духовном делании, о Иисусовой молитве. «Жизнь старца Силуана Афонского» также очень сильно притягивает. Это мир православной духовности, который на Западе не существовал. Западный человек открывает это духовное богатство и таким образом приходит в Церковь.

- Где более духовный народ - в России или во Франции?

- За 30 лет своей работы я побывал во многих странах мира, кроме как в Австралии и Новой Зеландии, и могу отметить, что низкий уровень духовности – это всемирное явление. И это не означает, что русские лучше или хуже французов. Уровень духовности нации сейчас уже трудно измерить. Это из-за всемирного процесса глобализации. Но есть страны и народы, которые более привязаны к своим традициям. В Швейцарии, хотя это очень модерная страна, они очень любят свой фольклор, свою страну. Есть какая-то минимальная форма духовности в таких странах. Очень трудно определить, что такое уровень духовности и как его измерить. Если считать его по количеству людей, которые посещают Богослужения в храмах или ходят в храмы, то Индия – это очень духовная страна, но неправильной духовности. Если сравнить Россию с Францией – трудно сказать. Известно, что статистически, в России тот же процент населения посещает Богослужения, что и во Франции. Небольшой процент.

- Не считаете ли современный кризис в Европе некой карой небес за узаконивание однополых браков?

- Я не согласен с понятием «кары небесной», потому что Господь Бог не мстит. Мы просто отворачиваемся от Него, и от этого нам становится плохо, потому что наш ориентир уже не Господь Бог, а мы сами для себя ориентир. Западная цивилизаци, весь глобальный мир полностью уходит от Бога и от этого мир начинает болеть и морально разлагаться. А Господь Бог, Он не заставляет человека, не принуждает, а зовёт. Наше дело говорить нашим современникам: «господа, вы ошибаетесь». Я не считаю это какой-то карой, это последствия отказа от Бога, и это все дальше, дальше идет… Это как спилили дерево, оно высыхает, потом дальше гниет. Это уже процесс вымирания общества и полного морального разложения. Возьмите к примеру конец Римской империи. Там также моральный уровень был никакой. Христианство пришло, это все исправило и поставило на ноги общество. Сейчас из-за того, что Западная цивилизация стала антихристианской, отвернулась от христианства на 180 градусов, и происходят все эти моральные разложения.

- Потоки мигрантов сегодня, как Вы считаете, усугубят эти процессы?

- С одной стороны только началась реакция на потоки мигрантов, потому что мигранты - это совсем другая цивилизация. Приверженцы ислама всегда покоряли или хотели покорять. И это порождает сопротивление. Народ начинает понимать, что у него есть богатство - 2000 лет истории христианства на Западе – пусть и католичество, и протестанство – это все равно духовное богатство. И они к этому возвращаются. Это не поддерживается, естественно, правящими кругами. Пока. Но когда уже слишком много будет мигрантов из Африки, Сирии и Ирака, то будут с этим считаться и пойдет какая-то резкая реакция против этого. Да, там война, люди бегут. Но кто бежит? Предположим, во Франции начнется война, что я сделаю? Если у меня есть возможность, я свою семью пошлю за границу, а сам останусь защищать свою страну как мужчина. А тут семья остается – дедушки, бабушки, дети, женщины остаются, а сам мужчина уходит. Это что? Видно, что это полностью искусственное явление, сделанное для того, чтобы уничтожить Европу с духовной, культурной и экономической точки зрения. Для меня это ясно.

- Насколько народ Франции сохранил христианские традиции и готов их отстаивать в случае надобности в наше неспокойное время?

- Сейчас все больше и больше людей возвращается в Церковь, приходит и молодое поколение. Если еще в 80-е годы храмы были просто пустые и на католической мессе было человек 20-30, то сейчас по-другому. Например, по соседству с нашим собором есть большой католический храм, и у них в приходе 1200 человек. Там очень большая деятельность, свои школы, лицеи и так далее. Это очень тихо делается, не напоказ, но народ возвращается к своим традициям. Пошла реакция против того, что им навязывают безисторическую культуру типа американской культуры, где все существует сейчас или в будущем и все нужно новое-новое, погоня за модернизмом.

- Большой ли приход, где Вы служите? Среди прихожан преобладают люди какого возраста?

- Собор Св. Александра Невского, где я служу, самый большой православный приход в Париже. На Литургию по воскресным дням собирается 300-350 человек. В приходе люди разных возрастов, значительное количество мужчин. Есть одна прихожанка – 92 года – она на службы до сих пор приезжает, сама за рулем сидит. Еще жив иподиакон, который иподиаконствовал митрополиту Евлогию (митрополит Евлогий скончался еще в 1945 году). Иподиакону 95 лет, он уже почти ослеп, но бодрый высокий старик, голова полностью работает. И, конечно, много на службе новорожденных младенцев и детей.

- Наблюдаете ли разницу менталитета между православными россиянами и православными жителями Франции? Как-то проявляются особенности характеров во время участия в церковной жизни?

- Разница в менталитете естественна, потому что это разные культуры, разные языки, разные подходы к жизни... Но что касается отношения к Богослужению, я бы сказал, что французы более склонны к поиску Истины интеллектуально. Для них очень важно рационально понять, почему такая служба, а не такая. Духовность есть, но интеллектуальный подход к делу превалирует. Почему создались французские приходы? Потому что люди не понимали церковно-славянского языка, а на французском они понимают. Но любовь к Богослужению, к церковному пению, к иконописи, к Церкви у них есть.

- Существует ли деятельность при приходе, помимо Богослужебной (социальная, миссионерство, работа с молодежью)? Есть ли во Франции православные крестные ходы?

- У нас есть школа, один день в неделю, но не по воскресеньям, а в среду. Потому что во французской школьной системе нет занятий в среду, и после обеда у учащихся церковная школа, где преподается Закон Божий, история России, русский язык и литература. При этой школе есть шахматный и театральная клуб. Есть большая библиотека, которая создавалась по сути веками, ведь храму 152 года. Строилась еще при царской России благодаря Александру II и постепенно библиотека разрослась. Сейчас собираюсь ее приводить в порядок, создавать каталоги. Есть у нас помощь нуждающимся, а также так называемое сестричество. Сестры следят за чистотой и порядком в храме, а также занимаются тем, что устраивают для пожилых людей транспорт для посещения богослужений. Если кто заболеет, – посещают его. Есть братство иподиаконов и прислужников, которые следят за тем, чтобы служба хорошо проходила, и это также одновременно школа служения. Мои сыновья с семи лет начинали прислуживать. Миша даже в шесть лет. Но возможность участия в Богослужении зависит и от самого ребенка. Ведь архиерейское богослужение не самое короткое – два с половиной часа простоять в алтаре и не бузить – это не каждому современному малышу под силу. У нас хор есть. Но он приходской, то есть никто никого не нанимает на работу – в хоре участвуют прихожане. При этом всегда есть ядро хора – 15-20 человек поют поочередно. И по благословению нашего архиепископа у нас создается в этом году также и детский хор. В церковную школу ходят дети по желанию родителей и в том числе из других приходов, где нет такой школы. И для тех родителей, которые привели детей и ждут своих ребят, также проводится беседа. Кроме того, у нас есть библейский кружок, где читаются доклады на тему Ветхого и Нового Завета.

- Существуют ли у вас во Франции крестные ходы подобные Великорецкому?

- Нет. Только вокруг храма на Пасху или на Престольный праздник. Но у католиков есть на Пятидесятницу продолжительный крестный ход, когда сто километров проходят пешком от Парижа в город Шартр, где собирается большое количество католической молодежи. У нас нет. Но зато есть паломнические службы. Раз в год наша епархия организует паломничество на Святую Землю. И есть еще в храме Московской Патриархии на Трехсвятительском подворье один священник, который изучил все православные святыни, существующие во Франции, и он устраивает паломничества. Он всегда нас оповещает, что будет паломничество в Амьен, где в соборе пребывает нетленная глава Иоанна Предтечи, или паломничества к хитону Божией Матери, или Ризе Господней, или к терновому Венцу в Соборе Парижской Богоматери. Во Франции много православных святынь, потому что крестоносцы, когда в ХIII-м веке разграбили Константинополь, многое увезли с собой. Но видимо таков Промысел Божий, потому что все это оказалось в христианской стране. Ведь позже Константинополь завоевали турки, и много чего было уничтожено. Но благодаря тому, что до них прошли католики и украли святыни, много чего сохранилось.

- Какие святые наиболее почитаемы у православных жителей Франции? Кому чаще прихожане заказывают молебны?

- Чаще всего благодарственные молебны у нас в соборе заказывают святителю Николаю. У нас не мало старых и древних икон, которые почитаются. Однако отмечу, все же отличается современное русское благочестие от того, как оно проявляется во Франции. У нас вся Литургическая жизнь в основном направлена на Евхаристию, нежели на почитание святынь. Это результат, конечно, трудов Богословского Свято-Сергиевского института. Евхаристия – это самое главное, а почитание святынь это уже второстепенное. Однако в центре Парижа есть мощи царицы Елены. Там раз в месяц совершается служба, но это не самое важное проявление церковной жизни.

- Нам известно, что в последние годы Вы пребываете на Вятку после посещения Троице-Сергиевой Лавры, с чем это связано?

- Во-первых, я считаю, что прибыть из-за границы в Москву и не побывать в Лавре – это даже и грешно. Но у меня привязанность к этому духовному месту особая. Как только я начал приезжать в Россию, стал бывать в Лавре. В год тысячелетия Крещения Руси, в Париж прибыл хор Свято-Троицкой Сергиевой Лавры под управлением архимандрита Матфея. Мы тогда с ним познакомились. И когда я приезжал потом в Лавру, пел у него на клиросе, и мы, не дерзну сказать, что подружились, но очень сблизились духовно. Я с юных лет интересовался церковным пением, и очень многому чему у него научился. После его кончины каждый год собираются в Лавре его бывшие певчие. О. Матфей скончался 15 сентября, а 20 сентября – память священномученика Михаила. И я после Лавры еду на Вятку.

- Как часто бываете в дни памяти Вашего прадеда – священномученика Михаила Тихоницкого – на Вятской земле?

- Каждый год. Впервые приехал сюда с Мамой еще до канонизации священномученика Михаила в 2001 году. В 2003 была канонизация, и с тех пор я каждый год приезжаю.

- Ежегодно бывая на Вятской земле, наблюдаете ли какие-то изменения в православной жизни Вятки, России, которые особенно видны «взглядом со стороны»…

- Естественно. Православие возрождается. Это так. Уже не такими темпами, как в 90-е, когда многие храмы вернули церкви. Сейчас немножко все меняется. Во-первых, потому что старшее поколение постепенно уходит – отец Матфей скончался, митрополит Хрисанф скончался, отец мой скончался. И приходит новое поколение, которое, во-первых, уже позабыло, что такое Советский Союз (для тех, кому сейчас 25-30 лет это уже абстракция). Если не воспитывать в людях историческую память, это очень сильно влияет на духовность. С приходом молодого поколения что-то меняется и внутри Церкви. Если еще в 80-е, в начале 90-х люди шли в Церковь по призванию, потому что хотели служить, то бывает, что люди приходят в Церковь, потому что знают, что там можно получить рабочее место. Конечно, человек верующий, но… как в чиновники пошли. Такие случаи не многочисленные, но они существуют. Таковы мои личные наблюдения. Но постепенно, когда человек начинает служить, психология меняется – служение Церкви становится самым главным. Другое, что поменялось, на мой взгляд, в Церкви стало много молодежи и это естественно. Если еще в начале 2000-х в храме всюду было очень много бабушек, то сейчас в процентном отношении больше молодежи и, что меня очень радует, – больше мужчин. Во Франции – это естественно, потому что очень много молдаван и украинцев, которые на заработки приезжают и приходят в Церковь. Приятно и хорошо, что все больше мужчин в Церкви в России.

- В 2001 году Вы сюда приехали, сразу ли получилось найти могилу прадеда?

- Мама рассказывала все, что ей рассказывал дедушка (сын священномученика Михаила), всю историю, как арестовали и расстреляли его отца, и это все потом подтвердилось рассказами местных жителей. Отец Андрей Дудин, когда собирал весь материал, в точности то же самое потом рассказал. В 1988 году, когда отец Матфей приехал в Париж, у него в хоре пел отец Глеб Кожевников. Оказалось, что он родом из Уржума и мы – земляки. Позже, когда я приезжал в Лавру, отец Глеб меня познакомил с архимандритом Евгением (ныне архиепископ Верейский Евгений, викарий Святейшего Патриарха Кирилла, ректор МДАС), мы с ним также духовно сблизились. И когда мой отец в 1999 году приезжал в Троице-Сергиеву Лавру, в иконописную школу, Владыка Евгений предложил ему вместе побывать на Вятке. Отец с радостью согласился. Они прибыли в Орлов к тому месту, где прадеда расстреляли, где он был похоронен. И сам Владыка Евгений мне говорил, что когда они остановились у могилы, у него пришла мысль о канонизации священномученика Михаила. Он пришел к митрополиту Хрисанфу с моим отцом, и Владыка сразу же положительно откликнулся на эту мысль. К 2000-му году не успели собрать достаточной документации по этому делу, и Указ о канонизации был подписан Святейшим Патриархом Алексеем II в 2003 году. Таким образом, мы приехали на канонизацию, а несколько лет спустя было обретение мощей. Удивительное явление – один из редчайших случаев в истории Церкви ХХ-го века, когда мощи священномученика были обретены целиком, потому что знали точно место захоронения и подтвердилось то, что нам Мама рассказывала.

- В храме в честь Рождества Пресвятой Богородицы чувствуется особая благодать…Соборное единение прихода…

- Действительно, прихожане почитают священномученика Михаила, это их святой. Действительно, ощущается очень приятное духовное настроение в храме и вокруг батюшки – отца Николая.

- Отец Иоанн, что Вы ощутили лично, оказавшись потомком канонизированного святого?

- Великая радость, что его подвиг прославлен. Это и урок всем нам. В связи с тем, что это мой родственник, это мой прадед – мне люди говорят: какой ты счастливый, что у тебя святой в роду! Но ведь это и особая ответственность. Ты должен соответствовать этому человеку. Когда в роду все разбойники, то и моральная ответственность иная. Сижу здесь на интервью, люди проявляют интерес не просто потому, что приехал француз диакон из Парижа, а потому что я правнук священномученика Михаила. Мои дети также здесь были, приезжали всей семьей. Мой младший сын – Михаил Иванович родился сразу после канонизации, и его крестили в честь прапрадеда священномученика Михаила. Он это очень ценит и говорит: это мой святой. И нужно свидетельствовать об этом, о святости отца Михаила и продолжать жить.

Пресс-служба Вятской Епархии

ЭТО ИНТЕРЕСНО

На вопрос об особенностях Богослужения в православном храме Европы, отец Иоанн рассказал о том, что родиной кагора является Франция, однако в Богослужебной практике у них применяется другое красное вино, а просфоры выпекаются за стенами храмов

- Что касается Богослужения, оно такое же, какое и здесь, ничем не отличается, поскольку это православная служба. Приходская служба, как и здесь, естественно, отличается от архиерейской. Что касается практической стороны, меня немножко рассмешил вопрос по поводу кагора, ведь Франция известна как самый крупный и лучший производитель вин. И мало кто в России знает, что на юге Франции существует город, который называется Кахор (Cahors), и там производится вино. Когда-то Николай II там себе купил участок, и оттуда поставляли вино морским путем в Россию до революции. Это было красное сухое вино. Но для того, чтобы оно пережило перевозку, тогда на корабле не было никаких холодильников, то в него добавляли сахар, чтобы оно не скисло. И когда оно приходило в Россию, оно было уже сладким, как этот кагор, который сейчас в России потребляют. Во Франции можно купить вино из этой местности, но это будет сухое вино красное или белое. Но существует регион на Средиземном море, где производится сладкое красное вино Баньюлс (Banyuls), которое мы употребляем на церковные нужды. Что касается просфор, то один из наших сторожей с супругой готовят просфоры для собора. И на других православных приходах Франции есть такая практика, что просфоры по благословению готовят дома.