«Днесь светло красуется...» Сколь много храмов, о которых этого уже не ска­жешь. К счастью, эти эпические слова справедливы для владимирского Успенс­кого собора, с XII в. и по сей день возно­сящегося над клязьменским холмом. Все­мирно известный памятник христианской культуры, построенный мастерами Анд­рея Боголюбского и Всеволода III и со­хранивший не только древние архитектур­ные формы, но и фрески ХП-Х1П вв., и живопись святого-инока Андрея Рублева, и резной иконостас XVIII в., и гробницы некрополя, собор принадлежит церкви, но одновре­менно и музею: интересы разные, но примиримые. Однако в недав­нем прошлом, которого не знают нынешние поколения, были и дру­гие времена — это послереволюционные десятилетия. История Ус­пенского собора двух послереволюционных десятилетий может быть документально восстановлена по материалам Владимирского област­ного архива. Воздержавшись от комментариев, предоставим слово твор­цам и участникам событий.

23 января 1918 г. Владимирский губисполком получил инструк­цию комиссара НКВД Лациса: «Ввиду декрета СНК «О свободе со­вести, церковных религиозных обществ» предписывается всем сове­там, впредь до особой инструкции взять все учреждения и имуще­ства существующих в России церковных, религиозных обществ под строжайший контроль» [1].

Успенский собор поступил в ведение Главмузея наркомпроса, однако, как сообщал в 1923 г. зав. губмузеем в Рабоче-крестьянскую инспекцию, «в Успенском соборе Главмузеем разрешены богослуже­ния в 1918 г. в силу особого религиозного значения храма».[2]

Но церковная жизнь была нарушена. В феврале 1919 г. комиссия с участием врачей-экспертов вскрыла покоившиеся в Успенском со­боре мощи святых князей-мучеников: Глеба, Георгия и Андрея Боголюбского, составлены акты вскрытия и осмотра.[3] Имущество храма перестало принадлежать храму: 26 января 1920 г. настоятель предста­вил в уездно-городской исполком «описи церковного соборного иму­щества и описи вещей, взятых из соборной ризницы на хранение во Владимирский исторический музей по особому на то распоряжению советской и церковной власти.»[4]

Верующие должны были отныне заключать соглашение с мест­ной властью на пользование церковью и церковным имуществом.

1 ноября 1920 г. такое соглашение подписали прихожане Успен­ского собора; 31 октября 1921 г. было составлено дополнение к нему (27 подписей); настоятель собора протоирей М. Сперанский удосто­верил принадлежность всех подписавшихся к православному веро­исповеданию.[5]

В связи с образовавшейся комиссией Помгол и декретом ВЦИК от 23 февраля особенно активно стало повсеместно изыматься цер­ковное имущество.[6] 15 марта 1922 г. начальник милиции «произвел опечатку владимирского Успенского собора и поставил караул для охраны впредь до распоряжения председателя ГИК. Опечатка собора произошла по поводу утери и хищения злоумышленно ключей со­гласно заявлению члена комиссии по изъятию церковных древностей тов. Беспалова...».[7]

23 марта 1922 г. из Успенского собора было изъято ценностей — 1 фунт 13 золотников золота и 4 пуда 52.3/4 золотника серебра.[8] Изъя­тое церковное имущество делилось на несколько категорий: драгме­таллы сдавались в финорганы, историко-художественные ценности — в музей, обиходное имущество и прочий «инвентарь» — на рас­продажу.[9] Заведующий губмузеем А. И. Иванов, обеспокоенный зале­жами бесполезных церковных богатств в закрытых храмах, 25 июля 1922 г. писал: «...При современном обнищании страны было бы ра­зумно и целесообразно спасти это имущество и использовать на те или иные многочисленные государственные нужды. Самым лучшим и легким способом... был бы тот, чтобы церковная власть сама взяла на себя инициативу разумной ликвидации громадных залежей бар­хатных, парчовых, шелковых и других предметов и полученные... суммы передала советской власти... В этом направлении можно было бы сделать соответствующее внушение церковным властям...».[10]

17 мая 1922 г. в соборе вновь работает комиссия по изъятию цер­ковных ценностей, в октябре имущество собора было принято от на­стоятеля протоиерея Михаила Сперанского.[11] 10 июня эксперт Ржи-тельницкий определял вес изъятого металла.[12]

Весной 1923 года община вынуждена была оставить свой храм.[13] После этого имущество собора продолжает в особенности щедро изы­маться для «реализации». Так, 9 июня 1923 г. «получено из Успенско­го собора при ликвидации наличными деньгами 1.840 рублей... Получено от магазина губОНО «Культура» за проданный из Успен­ского собора несгораемый сундук 6 тыс. рублей.[14]

6 июня «губОНО просит разрешении вывезти из Успенского со­бора 5 шкафов и стулья из Боголюбовского монастыря, крайне необ­ходимые для Дома работников просвещения».[15]

21 июня А. И. Иванов продал некоему гражданину Небову «на­ходящиеся в Успенском соборе духовно-религиозные книги и книж­ный хлам для утилизации... по цене 14 коп. золотом за пуд...»[16]

30 июня «закупленный из Успенского собора книжный хлам всего весом 810 пудов по 14 коп. золотом за пуд всего уплачено 113 р. 40 коп. по курсу 71 р. 50 коп.; в дензнаках 1923 г. 8448 р. 30 коп.» [17]

30 июля некая гражданка Жаворонкова с Троицкой улицы купи­ла церковных тканей и мебели на сумму 26136 р.[18]

4 августа 1923 г. было описано имущество Георгиевского придела. В этой подробной описи упоминаются среди прочего и картины В. М. Васнецова: «Между второй аркой от Успенского собора картина «Страшного суда» Васнецова..., на южной стороне храма картина «Сошествие во ад» художника Васнецова... на северной стороне на стене картина «Евхаристия» Васнецова», перечислены колокола на колокольне: «Колокол большой 508 пудов; полиелейньщ, край отбит; будничный, часовой и маленьких разных — пять».[19]

Предметы, имеющие историко-художественное значение, поступа­ли в музей. 28 мая 1923 г. был составлен акт на передачу в музей икон,[21] 25 мая — акт на исторические ценности.[21] Кроме этих актов, были и другие.[22]

На внутрицерковной жизни тяжело отражалось то, что происхо­дило вокруг. В православии выделились так называемые «обновлен­цы» в противовес «тихоновцам». В 1920 г. было закрыто старое Епар­хиальное управление.[23] В 1923 г. во Владимире состоялся Епархиаль­ный съезд, на котором обновленцы восторжествовали. В губернии возникают обновленческие общины. 26 июля 1923 г. был заключен договор на пользование Успенским собором с обновленческой общи­ной; к апрелю 1924 г. у нее оставался Георгиевский придел, а Успенс­кий собор был закрыт.[24] 4 апреля 1924 г. обновленческое Епархиаль­ное управление возбудило перед ГИКом ходатайство о передаче ве­рующим Успенского собора, находящегося в ведении губмузея; 11 апреля ГИК поручил музею договориться с общиной.[25] 16 апреля Епархиальное управление в лице протоиерея Знаменского просило «о разрешении временно, на две недели, совершить богослужение во владимирском Успенском соборе».[26] Власти, прежде чем дать такое разрешение, запросили губмузей, поскольку «в Успенском кафедраль­ном соборе находятся ценности, взятые на учет губмузеем согласно акта 26 мая 1923г.»[27]

Зав. губмузеем А. И. Иванов, принимавший самое ревностное уча­стие во всех комиссиях по изъятию церковных ценностей и чрезвы­чайно заинтересованный в соблюдении музейных интересов, ответил на этот вопрос обстоятельным и очень содержательным для нас письмом от 19 апреля: «Древний Успенский собор, находящийся в веде­нии музейного отдела и превращенный в собор-музей... представля­ет памятник первоклассного значения и требует бережного к нему отношения. Община верующих, пользовавшаяся собором до 1923 г., оставила музейному отделу печальное наследство: благодаря нерегу­лярному отоплению древнейшие ценнейшие фрески собора покры­лись ползучей плесенью. Расчистка их требует значительных затрат от музейного отдела, обязанного сохранить эти фрески от дальней­шего разрушения. Новая община верующих, которая в настоящее вре­мя пользуется Георгиевским храмом при Успенском соборе, оказа­лась совершенно несостоятельной к выполнению обязательств. По до­говору от 26 июля 1923 г. она обязана была производить весь необхо­димый ремонт и отопление всего собора... а также нести охрану со­бора. Ни одного из указанных условий договора община до сих пор не выполнила. Ввиду этого музейный отдел вынужден нарушить до­говор и привлечь общину к ответственности.

В дальнейшем музейный отдел, естественно, должен будет отнес­тись к вопросу о сдаче такого первоклассного памятника, как Успен­ский собор, какой-либо общине верующих с величайшей осторожнос­тью. Поэтому губмузей полагал бы необходимым потребовать от об­щины верующих к моменту заключения договора выполнение следу­ющих условий: 1) немедленно заготовить и подвезти к собору необ­ходимое на зиму количество топлива; 2) внести в губфинотдел необ­ходимую на текущий ремонт в течение года сумму денег; 3) нанять сторожа. Только при выполнении этих условий надлежащее сохра­нение памятника будет гарантировано. 4) При передаче общине ве­рующих Успенского собора необходимо учесть и еще одно чрезвы­чайное обстоятельство. При принятии в музей для изучения находя­щиеся в нем мощи (Андрей, Глеб, Георгий)... открытые согласно по­становления самого Епархиального управления, служили сами со­бой могучим орудием антирелигиозной пропаганды. Около «мощей» прошло несколько тысяч посетителей. При открытии в соборе бого­служения необходимо, чтобы мощи были оставлены в том виде, в каком они находятся в настоящее время, и осмотр их всегда свобо­ден по требованию губмузея».[28]

21 апреля 1924 г. был составлен акт, регулирующий отношения между музеем и общиной,[29] а 23 апреля заключен договор о передаче Успенского собора общине верующих (обновленческой) во главе с настоятелем собора протоиреем А. Е. Знаменским и составлена опись церковного имущества с указанием предметов, оставляемых в соборе, но за музеем; в их числе «рака на мощах Георгия старинная, окован­ная серебром» и «образ Максимовской Богоматери древний в сереб­ряной ризе».[30] Георгиевский придел общине не передавался, а оста­вался за губмузеем для организации в ней церковного музея.[31]

Однако спустя 4 месяца после заключения договора губмузей стал предъявлять общине серьезные претензии в невыполнении условий по содержанию памятника, состоящего на музейном учете. 20 августа 1924 г. адмотдел ГИК сообщил в президиум ГИК, что община за 4 месяца ничего не предприняла по ремонту собора, и предложил изъять его из пользования общины.[31] 13 сентября 1924 г. на заседании прези­диума ГИК слушался вопрос «о расторжении договора с группой верующих на пользование Успенским кафедральным собором... и передаче его в ведение губмузея», постановили предложить общине выполнить договор или письменно отказаться от здания.[32]

Однако неожиданно в эти церковно-музейные дела вмешалось ОГПУ и 25 октября 1924 г. замначальника Гудин отправил в адми­нистративный отдел ГИК следующее любопытнейшее письмо с поме­той «Совершенно секретно. Регистрации не подлежит»: «По имею­щимся сведениям, владимирский кафедральный собор по причине невыполнения договора с общиной верующих от пользования общи­ной отнимается, а также ставится перед общиной верующих вопрос об обязательном выполнении невыполненных в отношении ремонта собора условий.

Будучи извещенным, что все эти требования исходят от музейно­го управления и что последнее более чем следует заинтересовано в расторжении этого договора с общиной ввиду только того, что она является обновленческой , а люди, которые влияют на это принципи­альное расторжение, являются с определенной монархической окрас­кой и стремятся к тому, чтобы, разрушая обновленческое движение, укрепить состояние церковного лагеря тихоновщины.

На основании директив СО ОГПУ наша задача, которая выража­лась в укреплении обновленческих сил, частью была выполнена и результаты в разложении духовенства были достигнуты, а вместе с тем была достигнута часть антирелигиозного состояния. Но при та­ком положении дел наша работа и достижения могут быть затрудне­ны на долгое время, т.к. город Владимир в церковном отношении есть отражение и показательность для всего губернского церковного состояния.

На основе указаний и распоряжений СО ОГПУ и в интересах нашей общей работы... ВГО ГПУ просит кафедральный собор ос­тавить в пользовании того коллектива верующих, какой есть в на­стоящем, и договора не расторгать...»[34] Административный отдел позволил себе не согласиться с таким вмешательством и в ноябре ответил ОГПУ тоже «совершенно секретным» посланием: «...со­гласно ст. 10 декрета «Об отделении церкви от государства» все церковные и религиозные общества не пользуются никакими пре­имуществами и субсидиями ни от государства, ни от его ...уста­новлений. Вследствие этого запрещается всем гос. установлениям пу­тем административного вмешательства поддерживать какой-либо культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим... Хо­датайство о расторжении договора исходило от губмузея... Имея ввиду злостное уклонение от исполнения договора, губернский адм-.отдел ГИКа и ставит задачей принудить их исполнением его или же закрытия храма.»[35]

31 января 1925 г. актом осмотра собора «были установлены фак­ты невыполнения общиной взятых на себя обязательств по охране и поддержанию в порядке собора», и 14 февраля Главнаука НКП пред­ложила ГИКу «в целях действительной охраны... собора... расторг­нуть договор и изъять собор из пользования общины верующих, приняв его в непосредственное ведение губмузея... надлежит в бли­жайшее время представить на утверждение план музейного устрое­ния собора».[36] 23 февраля 1925 г. губмузей так аргументировал необ­ходимость расторжения договора: «Община верующих не выполнила принятых на себя обязательств... Собор необходим губмузею для орга­низации в нем музейного отделения, для чего губмузей намерен пере­нести в собор предметы церковного имущества из губ. Истори­ческого музея, а освободившееся в музее помещение приспособить под Революционный музей...»[37]

17 марта 1925 г. адмотдел представил в президиум ГИК подроб­ное изложение вопроса с выводами о несостоятельности общины, «которая не в силах справиться с таким крупным зданием, как Ус­пенский собор».[38] Между тем «возможности» музея А.И. Иванов в уже цитированном здесь письме оценивал так: «Музейное дело в России в настоящий момент переживает ужасный кризис... не на что купить необходимый для подвески картины гвоздь».[39] Разве что рас­продажа церковных книг, мебели и облачений поправила положение губмузея...

28 марта 1925 г. Главнаука торопит ГИК с передачей собора му­зею.[40] Однако 17 апреля ГИК, видимо, не без нажима ОПТУ, вынес на заседании президиума иное решение: «от расторжения договора... воздержаться». Но музей не сложил оружия.

2 июля 1925 г. архитектор Главнауки П. Д. Барановский и двое сотрудников музея — А. И. Иванов и X. В. Медведков «произвели осмотр Успенского собора... и нашли, что в соборе вследствие отсут­ствия вентиляции имеется большая сырость, весьма вредно отражаю­щаяся на древних фресках, покрытых в некоторых местах слоем пле­сени... имеется большой налет копоти...»[41] Дело затягивалось. Тогда ГИК обратился к своему юрисконсульту. 25 марта 1926 г. тот дал заключение, в котором на основании всех музейных актов и отноше­ний счел договор с общиной подлежащим расторжению. Общине вме­нялось в вину то, что она недостаточно отапливала собор и Георгиев­ский придел, не охраняла их, ремонт 1924/26 г. производила в недо­статочных размерах, а в 1925/26 гг. вовсе не производила. Все это расценивалось как «злоупотребление церковным имуществом».[42] Об­новленческой общине пришлось расстаться с собором. 27 марта 1926 г. президиум ГИК постановил договор расторгнуть и собор передать музею.[43] 1 апреля на просьбы верующих возобновить службы был ответ — «отказать».[44]

Но у собора оставались еще другие, прежние владельцы — «ста­роцерковники», потерявшие его в 1923 г. Теперь эта община попыта­лась вернуть свой храм. 23 марта 1926 г. бывший настоятель собора протоиерей о. Сергий Лавров направил в ГИК прошение, сколь мало похожее на официальную бумагу, столь же замечательное своей про­никновенной интеллигентностью и искренним страданием. Вот оно: «Октябрьская революция застала собор во время подготовки к час­тичной реставрации и починки окружающих строений. Она больно ударила вообще по религии. Собор был лишен казенной помощи и сочувствия молодежи. Некорректные выступления отдельных лиц от­толкнули жертвователей и прихожан от собора, но оттолкнули не всех. Как ни тяжело было то время для собора, все же остатки при­хожан тесно сплотились около него и образовали коллектив для сохранения его самого, также и службы в нем.

К великому горю, в Российской церкви тогда произошло раз­деление и выплывшие откуда-то «обновленцы» повели борьбу с не ведущими никакого обновления православными русскими людь­ми. Религиозное чувство самое тонкое и деликатное из всех дру­гих чувств. Поэтому возникшая борьба с кляузами, клеветой, на­уськиванием и насилиями разного рода разогнала молящихся от собора, и он стал пустеть. В 1923 г. на Епархиальном съезде, быв­шем в марте месяце, обновленцы победили так наз. «тихоновцев», побоявшихся явиться на этот съезд и открыто выступить против них. В то время как сам Патриарх, так и многие старые церковные деятели подозревались в контрреволюции и боялись борьбы с обновленцами, сумевшими войти в доверие к гражданским влас­тям. На съезде постановлено временно закрыть собор, служителей и коллектив разогнать как контрреволюционеров. После Пасхи мы сдали собор представителям губисполкома и губмузея. День­ги, иконы, имущество по описи сдано в целости, на что нами и получена надлежащая расписка. Закрытым собор простоял недо­лго. Как только разогнанный коллектив распался, а духовенство разошлось по деревням, собор был открыт для служителей. Но право служения получили обновленцы, действовавшие под име­нем Владимирского Епархиального управления. В то время я по­лучил из Епархиального управления бумагу, требующую от меня как настоятеля собора указать из членов моего коллектива контр­революционеров. После этого молиться с обновленцами в соборе уже никто не мог. Подлинное лицо их было раскрыто и молитвен­ного общения с ними никто не захотел. Наши прихожане напол­няют теперь храм Троицы и Пятницы, смотря по тому, где кто живет. Однако обиженные изгнанием из собора, оклеветанные Епар­хиальным управлением в контрреволюции, они не оставляли мыс­ли снова молиться в родном соборе. Ни один природный гражда­нин г. Владимира не откажется от этой местной весьма чтимой свя­тыни. Точно так же и изгнанное без вины духовенство мечтает возвратиться к месту своего служения для исправления своего долга перед прихожанами и церковью вообще. Оно не может себя счи­тать худшим служивших в соборе три года обновленцев. Если те владели собором 3 года, то почему прежнее духовенство не может отправлять святого служения в том же соборе. Оно ни пред прави­тельством, ни пред народом ни в чем не провинилось.

Вот почему коллектив и бывший до 1923 г. настоятель собора покорнейше просят губисполком разрешить возобновление прерван­ной православной службы в соборе.

Губмузей, которому передан собор для хранения, заинтересован в сохранении лишь древностей и ничего не может иметь против слу­жения собора своему многовековому и прямому назначению, как месту молитвенных собраний владимирских граждан. Что касается беднос­ти собора, то он видел более пигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успен­ский собор...За текущий год музеем производились промывки фре­сок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.[52]

8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фра­муг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».[53]

В это время картинная галерея помещалась в здании Кресто­вой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать мили­ции.[54] 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимир­ского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под ан­тирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтиро­вано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашива­ния штукатурки».[55]

Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.[56]

Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был органи­зован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Геор­гиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Ма­териал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авра-амия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»[57] ужасающую бедность в XV в. после отобрания и перенесения в Москву главной его святыни -- чудот­ворной иконы Божией Матери ..., а потому служить препятствием к возобновлению прерванных три года тому назад служений не мо­жет».[45]

26 июня 1926 г. вновь зарегистрировалось Успенское православ­ное религиозное общество греко-восточного кафолического испове­дания, и 3 августа оно просило ГИК о передаче ему Успенского собора.[46]

18 августа на заседании президиума ГИК эта просьба была от­клонена «ввиду того, что собор предоставлен для использования под культовый музей».[47]

В сентябре верующие возобновили свое ходатайство -- теперь уже во ВЦИК, который его «препроводил по принадлежности» — во Владимирский ГИК.[48] И вновь ГИК в постановлении от 2 октября не изменил своего решения.[49]

В 1927 г. общине было еще раз отказано, теперь уже ВЦИКом. 14 марта ГИК получил сообщение за подписью П. Смидовича, что «...просьбу верующих старого течения о пересмотре вопроса и пере­даче здания собора в их пользу президиум ВЦИК отклонил.»[50]

Так православные «староцерковные» христиане оказались сво­бодны от своего вероисповедания: собор был закрыт для богослуже­ний, теперь уже окончательно. И в последующее десятилетие, о кото­ром далее пойдет речь, он был связан только с деятельностью музея. 20 ноября 1926 г. местная газета «Призыв» сообщила: «Группа верующих, владевшая по договору Успенским кафедральным собо­ром, не выполнила взятых на себя обязательств и договор с ней был расторгнут. Теперь в соборе организован церковный подотдел Влади­мирского исторического музея».[51]

В отчете музея с 1 октября 1929 г. по 1 октября 1930 г. указано: «В бывшем придельном храме Успенского собора находится антирепигиозный отдел, с этими же целями используется и бывший Успен­ский собор...За текущий год музеем производились промывки фре­сок в б. Дмитриевском и Успенском соборах реставраторами В. О. Кириковым и И.И. Тюлиным.[52]

8-9 июля 1931 г. экспедиция ЦГРМ, осмотрев фрески Успенского собора, нашла их в катастрофическом состоянии и предложила в следующем году «устройство в окнах удобно открывающихся фра­муг» , устройство разрыва между Успенским собором и Георгиевским приделом путем разборки переходной части».[53]

В это время картинная галерея помещалась в здании Кресто­вой церкви Рождественского монастыря, занятого ОГПУ. 25 января 1931 г. горсовет принял решение о переводе галереи из этого здания в Успенский собор, чтобы помещение передать мили­ции.[53] 27 февраля 1931 г. директор областного музея (Владимир тогда входил в Ивановскую область) и два сотрудника Владимир­ского музея осмотрели оба храма и резюмировали: «Успенский собор... темный, неотапливаемый, к развертыванию экспозиции не пригоден. Георгиевский придел... хорошо освещенный, в сезон 1930/31 гг. ремонтирован: снят иконостас, произведена побелка стен и сложено 3 голландских печи. Помещение приспособлено под ан­тирелигиозный музей. Первоначально помещение было получено в 1924 г. и использовалось музеем под складочное помещение. В 1926 г. часть помещения собора была использована под антирелигиозный отдел... Помещение собора, несмотря на то, что недавно ремонтиро­вано, сырое, имеет большие площади отпотения стен и выкрашивания штукатурки».[55]

Однако 6 марта 1931 г. комиссия, теперь уже по линии горкомхоза, вновь «произвела осмотр» Георгиевского придела «на предмет пригодности его для размещения картинной галереи», но нашла, что отопление и освещение для нее недостаточны.[56]

Что же касается антирелигиозного музея, то он, видимо, процветал. 3 мая 1931 г. музей сообщал в ЦАМ (Центральный антирелигиозный музей): «Антирелигиозный отдел Владимирского музея был органи­зован 20 апреля 1930 г. ...Антирелигиозный отдел находится в Геор­гиевском приделе Успенского собора... Успенский и Дмитриевский соборы служат также объектами антирелигиозной пропаганды...Ма­териал имеется: «мощи» Андрея Боголюбского, Глеба, Георгия, Авраамия; иконы: Владимирская, Максимовская и др...»[57]

Однако картинную галерею вопреки решениям горсовета музей не спешил переводить в Георгиевский придел — более того, возни­кает мысль вовсе его сломать. Зав. Музеем Титов обращается с этой просьбой в горсовет: «Прошу горсовет дать свое согласие на слом­ку Георгиевского придела при Успенском соборе из следующих соображений: сам собор является мировым памятником XII в. и чтобы восстановить его прежний вид, необходимо сломать придел, построенный в 1864 г. Кроме того, этот придел никакой историчес­кой ценности из себя не представляет. При сломке можно будет использовать много строительного материала, как-то: железа, кир­пича и т.д.»[58]

1 июля 1931 г. в отчете музея это аргументировано так: «По ли­нии охраны памятников... намечено к сломке Георгиевский придел..., так как он является зданием совершенно непригодным для экспози­ции вследствие его плохой световой площади и громадной сырос­ти... хотя разрешение облмузея и сектора науки получено, но горсо­ветом в настоящее время разборка его отложена на неопределенное время за отсутствием средств.»[59]

Тогда же, в 1931 г., придел был сдан музеем Льнопенькопрому в аренду за 1200 р. на год,[60] но использовался как склад до 1939 г.

В 1931 г. бесследно исчезают металлические части ансамбля Ус­пенского собора. 3 марта зав. агентством Металлом сообщил: «Дирек­тор областного музея разрешил передать в лом следующие предме­ты: 2 пушки, колокол с б. Успенского собора, решетку с солеи в собо­ре».[61]

11 марта на запрос Владимирского музея был ответ: «Ивановс­кий обл. музей против сломки и передачи Госфонду бронзовых вер­хов на мраморных балдахинах на месте нахождения мощей в б. Ус­пенском соборе ... не возражает».[62]

28 марта 1931 г. решено было передать Рудметаллоторгу еще кое-что: «1) Решетки на колокольне б. Успенского собора и ограда вок­руг собора... 2) чугунные плиты с пола Успенского собора 3) ограда вокруг Дмитриевского собора...»[63]

В 1936 г. колокольню Успенского собора приспосабливают под парашютную вышку,[64] которая в сентябре была снята, а колокольня заперта; мысль же о сломке Георгиевского придела еще не оставлена, и ведется даже речь о количестве кирпича еще не разобранного зда­ния.[65]

В сентябре 1936 г. разобрали каменную лестницу у западной сто­роны Успенского собора.[66]

В 1938 г. в Успенском соборе в летнее время «функционировала выставка по раскопкам владимирского детинца и антирелигиозная выставка».[67] На ней, кстати, использовалась картина В. М. Васнецова «Страшный суд». В 1936 г. ДАМ предложил музею продать ее , на что был ответ: «Картина «Страшный суд» используется как объект при проведении антирелигиозных лекций в б. Успенском соборе, почему не может быть и речи о продаже ее ЦАМу».[68]

В 1939 г. речь уже идет о «самостоятельном районном религиоз­ном музее».[69] 13 мая 1939 г. горсовет постановил «передать бывшую церковь Никола Мокрый конторе «Заготлён» под склад, а ныне зани­маемое помещение б. Успенского собора (т.е. Георгиевский придел) передать музею под антирелигиозный музей».[70]

Тогдашний директор музея Колмазнин обосновал эту идею сле­дующим образом: «...г. Владимир в истории образования нашей ро­дины играл огромную роль... В нем находятся исторические памятни­ки... связанные с историей церкви и церковной организацией, слу­живших господствовавшим эксплуататорским классам и были их испытанным орудием в борьбе против народа. Владимир до револю­ции был значительным центром мракобесия... в настоящее время яв­ляется крупным промышленным и культурным центром... В настоя­щее время еще больше назрела важность и необходимость организа­ции такого музея, который будет играть важную роль в деле выпол­нения решений XVIII съезда ВКП (б) и преодоления религиозных пережитков в сознании трудящихся... Помещение имеется для орга­низации музея — пристройка к б. Успенскому собору.»[71]

21 сентября 1939 г. музей ходатайствовал перед горсоветом и облОНО «об открытии антирелигиозного музея в Георгиевском при­деле... Антирелигиозный музей крайне необходим для города. В музее будет показано все вредное поповское прошлое, весь церковный об­ман и т.д. При организации антирелигиозного музея мы сумеем хо­рошо поставить антирелигиозную пропаганду. В самом помещении музея организуем лекторий. Поэтому просим Вас вынести решение об открытии музея... чтобы к 1 мая 1940 г. музей был открыт.»[72]

Спустя несколько лет Успенский собор вернулся на круги своя и вновь стал церковью. Издержек и утрат не вернуть. Но уже можно оценить их и принять как урок.

1. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д.21.Л. 31.

2. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 26. Л. 17.

3. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 215.

Л. 15-17, 19

4. ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 223.

5. ГАВО. Ф.358. Оп. 3. Д. 138. Л. 222.

6. ГАВО. Ф.25. Оп. 1.Д. 46. Л. 24.

7. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 4.

8. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 244.

9. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 246. Л. 143-144.

10. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1 Д. 426.

Л. 148.

11. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 396. Л. 105.

12. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 32.

13. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 125.

14. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 10.

15. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л. 22.

16. ГАВО. Ф. 1826 Оп.1. Д.20 Л. 17.

17. ГАВО.. Ф.1826. Оп. 1. Д. 20. Л. 17об.

18. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 20. Л. 32.

19. ГАВО. Ф. 1826. Оп.1. Д. 20. Л.59-68 об.

20. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 390. Л. 232.

21. ГАВО. Ф. 24. Он. 1. Д. 743. Л. 128 об.

22. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 390. Л. 222.

23. ГАВО. Ф. 358. Оп. 3. Д. 138. Л.167,169-170.

24. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 120.

25. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 43. Л. 85.

26. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 124.

27. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743.

Л. 128-128 об.

28. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л.120-120. об.

29. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 118-119 об.

30. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 116-117.

31. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 336-336 об.

32. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 322.

33. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 587. Л. 321.

34. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 743. Л. 103.

35. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 101-101 об.

36. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 18.

37. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 38. Л. 58.

38. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 743. Л. 85 об.

39. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 416. Л. 148.

40. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 743. Л. 84.

41. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 38. Л. 129.

42. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 332-333.

43. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 331.

44. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 124.

45. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 125-125 об.

46. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 328.

47. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 326.

48. ГАВО. Ф.24. Оп.1. Д. 1051. Л. 324-324 об.

49. ГАВО. Ф.24. Оп. 1. Д. 1051. Л. 325.

50. ГАВО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 1281. Л. 64.

51. ГАВО. Ф. 410. Оп.1. Д. 599. Л. 41.

52. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 68, 71.

53. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 82.

54. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 10.

55. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 154.

56. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 1.

57. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 61-61 об.

58. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 118.

59. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 170.

60. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 215. Л. 51.

61. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 32.

62. ГАВО. Ф.1826. Оп.1. Д. 217. Л. 3.

63. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 60.

64. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 12.

65. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 75.

66. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 1. Д. 217. Л. 93.

67. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 1. Л. 2.

68. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 2. Л. 115.

69. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 143.

70. ГАВО. Ф.1826. Оп. 2. Д. 9. Л. 6.

71. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 144.

72. ГАВО. Ф. 1826. Оп. 2. Д. 3. Л. 142.

Автор: Татьяна Тимофеева