Когда произносишь имя преподобного Сергия Радонежского, то не только на душе, но, кажется, и вокруг становится как-то светлее. Как будто какой-то легкий, почти невидимый свет несет в себе это драгоценное для нас имя. Сколько было величайших подвижников веры, просиявших на Русской земле, но имя преподобного Сергия в этом сонме святых окружено особым, трепетным почитанием. В храмах перед его иконами, на которых изображен он в бедной, ветхой иноческой одежде, почти всегда можно заметить молящихся, всегда возжены свечи… Чем, какими подвигами снискал святой Сергий такую любовь верующих людей?

«Есть имена, – писал историк Василий Ключевский, – которые носили исторические люди, жившие в известное время, делавшие исторически известное жизненное дело, но имена, которые уже утратили хронологическое значение, выступили из границ времени, когда жили их носители. Это потому, что дело, сделанное таким человеком, по своему значению так далеко выходило за пределы своего века, своим благотворным действием так глубоко захватило жизнь дальнейших поколений, что с лица, его сделавшего, в сознании этих поколений постепенно спадало все временное и местное, и оно из исторического деятеля превратилось в народную идею, а самое дело его из исторического факта стало практической заповедью, заветом, тем, что мы привыкли называть идеалом… Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания».

Как есть душа в каждом человеке, так и в каждом народе есть то, что можно образно назвать его душой – особый склад мирочувствия, особое осознание народом своего места и своих задач в этом мире. Это не какой-то «национальный менталитет», о котором любят сегодня рассуждать светские идеологи: невозможно описать душу народа, невозможно ее как-то анализировать – любой такой «анализ» обычно оказывается набором расхожих представлений, стереотипов, зачастую ошибочных. Ведь чем многочисленнее народ, чем богаче его история, тем труднее подвести все многообразие душевной жизни народа под какой-то общий знаменатель, разложить его «по полочкам». Душа народа – не в том, как ведут себя в повседневности многие его представители; она – в тех идеалах, к которым стремятся лучшие его представители, увлекая за собой и остальную его часть. Народ – это не биологическое «стадо»; народ – это, прежде всего, духовное единство. Отнимите у народа его идеалы, его представление о том, каким бы он хотел быть, каким бы он хотел видеть свое будущее – и народ рассыплется на «массу», на безликое «население», на отдельных «граждан», и уже не будет народом.

Поэтому, чтобы понять душу народа, надо понять, во что он верит, каких своих выдающихся представителей почитает. Именно здесь, в этой вере, трепетно бьется духовное сердце народа. Ключ к пониманию души христианского народа – это его святые. И если попытаться как-то, в нескольких словах, определить, какие главные национальные духовные черты были у святых, в земле Русской просиявших, то это, во-первых, их огромная жертвенность, во-вторых, неотмирность, и, в-третьих, бедность и презрение к богатству.

Жертвенность, готовность, почти не раздумывая, пожертвовать всем, всеми своими личными интересами и даже жизнью – это удивительное свойство русских святых, от монахов до правителей. Неслучайно среди русских правителей почитаются не самые могущественные, не Ярослав Мудрый, ни Иоанн Грозный, ни, тем более, Петр Первый или Екатерина Вторая, а, более всего, правители-страстотерпцы, те, кто не боролся за власть, но готов был пожертвовать и властью, и жизнью ради Христа, ради своего народа, начиная от святых благоверных князей Бориса и Глеба – и до святых царственных страстотерпцев царя Николая, царицы Александры и их детей. Именно в жертвенности, в готовности «отдать живот свой за други своя», за веру, за родину – секрет многочисленных военных побед русского народа над превосходящим его и по численности, и по военной мощи противником. И это при том, что христианство никогда не «гарантировало» воинам, жертвовавшим своими жизни, место в раю, как это имеет место в исламе. Истинная жертвенность основана не на таком «торге» с Богом, а на высочайшем чувстве христианского долга, на стремлении подражать Тому, Кто принес Себя в Спасительную Жертву ради людей.

То же можно сказать и о неотмирности русских святых, их презрению к делам и заботам этого мира, к уму, служащему суетным целям. Ни одна другая Поместная Церковь не прославила в лике святых блаженных столько юродствовавших Христа ради. И они не просто прославлены, но и окружены особым почитанием верующих. Русское Православие нельзя представить себе без имен святых Василия Блаженного, Ксении Петербургской, Матроны Московской… Эта неотмирность, это добровольное самоумаление и глубочайшее смирение буквально разлиты, как свет, среди всех великих русских святых.

Наконец, третья яркая особенность русской православной души – особое почитание бедности. На Руси всегда твердо помнили слова Господа о том, что удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие (Мф.19:24). Бедность никогда не считалась пороком, тогда как богатство выглядело предосудительным. Не случайно, что идеи социализма, которые в искаженной форме проповедовали это уважение и сочувствие к бедным, именно в России получили такое широкое распространение и привели к революции. И сохраняют свою привлекательность по сегодняшний день, поскольку культ наживы, обогащения так и не смог пустить в русской душе глубоких корней.

Теперь, возвращаясь к личности преподобного Сергия, для нас становится понятней, почему она настолько важна для Русского Православия, для русских людей, почему окружена немеркнущим светом любви и почитания. Преподобный Сергий соединил в себе все три важнейшие черты русской души, о которых шла речь: жертвенность, презрение к миру и бедность.

Что, как не величайшую жертвенность проявил преподобный, отказавшись от всех благ этого мира и уйдя в монастырь, а затем и из монастыря – в пустынь, в дремучие леса, которые в те времена шумели на месте нынешней Свято-Троицкой Сергиевой Лавры? А когда вокруг него стала собираться братия – он до последнего своего дня брал на себя труды больше остальных. В житии его мы читаем, как он «усердно служил братии, как купленный раб: колол для всех дрова, толок и молол жерновами зерно, пек хлеб, варил еду и заготавливал другие съестные припасы для братии, кроил и шил обувь и одежду»… Даже когда его сделали игуменом, он, как и прежде, сам пек просфоры, варил кутью и изготовлял свечи. А когда во время одного из Богослужений брат Сергия Стефан стал оспаривать его право руководить монастырем, преподобный, ни слова не возразив на это, потихоньку ушел из обители, отправился на реку Киржач, там поставил келью и затем построил храм. Это не просто смирение, это именно готовность пожертвовать всем: наследством, мирской жизнью, главенством в обители. Эта та подлинная жертвенность, о которой сказано в покаянном, пятидесятом псалме: Жертва Богу дух сокрушен.

В этом проявилась не только великая жертвенность преподобного, но и его неотмирность, чуждость суетному уму этого мира. Обладая великой мудростью, он никогда не надмевался ею, помня, что сам получил ее не от природы, а по своим молитвам – ведь в отрочестве, как мы знаем из его жития, он был даже неспособен к учебе, и только посещение неким ангелом открыло ему путь к знанию. Не удивительно, что преподобный Сергий не оставил Богословских трудов или поучений; он всячески избегал того, что могло быть воспринято как демонстрация ума или образованности: сама его жизнь была живой проповедью, живым поучением – поучением о презрении к миру и его соблазнам. И это поучение он, если можно так сказать, писал с самых ранних лет. Когда преподобный был еще отроком, боярским сыном, он отличался от своих сверстников тем, что часто молился, не любил шумные игры; когда стал иноком, то, в отличие от большинства монахов, выбрал самую глухое и дикое место, так что брат его Стефан, с которым он начинал там свой подвиг пустынножительства, не выдержав «скорбного» и «жесткого» жития, ушел оттуда в Московский Богоявленский монастырь. Наконец, став игуменом, преподобный Сергий настолько разительно отличался и своим внешним видом, и поведением от остальных игуменов, что те, кто не знал его, часто принимали его за одного из простых монахов. Известна история, как в монастырь пришел крестьянин, чтобы побеседовать с преподобным, и, когда ему указали Сергия, который в ветхой одежде трудился в огороде, крестьянин не поверил, что это и есть игумен. Даже стать игуменом преподобный Сергий согласился только после долгих уговоров и по повелению епископа Переяславского Афанасия. А когда святой Митрополит Московский и всея Руси Алексий, видя приближение своей кончины, уговаривал Сергия стать его преемником на Митрополичьем престоле, он по своему смирению не согласился.

И, наконец, бедность, аскетизм – черты, которые всегда были присущи лучшим представителям русского монашества, и нашли свое самое яркое воплощение в личности преподобного Сергия. Причем это было характерно для него еще до вступления на путь монашества. Все отцовское наследство юный Варфоломей отдал своему младшему брату Петру, а себе не взял ничего. То же мы видим всю остальную жизнь преподобного, которую можно было бы назвать подвигом бедности.

Здесь нужно сказать, что речь идет не о какой-то особой нищете, которую стремился насаждать преподобный Сергий. Как замечательно точно сказал известный православный богослов и мыслитель протоиерей Александр Шмеман: «Бедность – не в том, чтобы всегда чего-то не хватало, а в том, чтобы всегда хватало того, что есть». Воистину, именно такую, мудрую, прекрасную бедность демонстрирует жизнь преподобного Сергия: он всегда довольствовался тем, что у него было. Что оставил после себя преподобный? Деревянную чашу и дискос, деревянный жезл-посошок, деревянную ложку и маленький ножик, которым он выстругивал все это. Когда же в чем-либо он испытывал нехватку, то уповал на молитву и на труд. Случалось, что в монастыре заканчивались запасы еды, и монахи собирались идти по окрестным селениям просить хлеба. Однако преподобный Сергий не разрешал им этого, но приказывал ждать Божьей милости. Один раз Сергий не ел три дня и на четвертый пошёл рубить сени для старца Даниила за решето гнилого хлеба. А когда однажды из-за нехватки еды один инок стал роптать, игумен начал учить братию о терпении. В этот момент в монастырь принесли множество еды. Сергий велел сперва накормить тех, кто принес еду, но они, отказавшись, быстро скрылись. А братия за трапезой обнаружила, что хлеб, доставленный издалека, был теплым.

Преподобного Сергия иногда сравнивают с Франциском Ассизским, который жил на столетие раньше и почитается в Римо-католической церкви святым: мол, и тот, и другой придерживались идеала бедности и стремились утвердить его среди монашества. Но как по-разному они этот идеал утверждали! Франциск Ассизский обращался со страстными проповедями бедности, в его жизнеописании есть даже эпизод его «бракосочетания с Нищетой». Перед его кончиной на его теле появились даже стигматы, которые римо-католики считают еще одним доказательством его святости. Ничего подобного мы не видим в жизни преподобного Сергия. Он не облекался в рубище, не выступал с призывами к бедности, не демонстрировал никаких телесных признаков своей святости. Да и не нужно это было на Руси, которая, в отличие от цветущей и быстро богатевшей Италии, во времена преподобного Сергия была страной бедной, страной, раздираемой внутренней княжеской смутой и терзаемой врагами с Запада и Востока. Для того чтобы возвысить идеал бедности, преподобному Сергию не нужно было «сочетаться с Нищетой» – он был с ней духовно обручен почти с самого своего детства.

Это особенно следует помнить нам сегодня, когда проповедь обогащения, возвеличивание материальных ценностей буквально со всех сторон заливает наше общество. Только и слышишь кругом разговоры, чтo и сколько стоит, у кого какие зарплаты, цены, какой обменный курс валюты, выросли или понизились цены на нефть… Разговоры, которые раньше вели только торгаши, дельцы, теперь стали обычными во всем нашем обществе. Раньше образованные люди как-то стеснялись говорить о деньгах, обсуждать доходы – у людей, даже в те атеистические времена, в большинстве своем – неверующих, все-таки, было ощущение, что деньги – это далеко не главное, что материальные блага не настолько важны для человека, чтобы всю свою жизнь отдавать их накоплению. А теперь даже многие верующие рассуждают так, что даже не поймешь, или перед тобой христианин, или – язычник. Ведь культ богатства, поклонение деньгам – ничем не лучше любого языческого поклонения, если не сказать – хуже. Поскольку самые страшные идолы, самые отвратительные золотые тельцы – это те, которые незримо присутствуют в человеческой душе: им приносятся в жертву и вера, и любовь к ближнему, и наше спасение, и сокрушить эти идолы тяжелее всего.

«Будем презирать деньги, чтобы не потерять из виду своего спасения, – призывал святитель Иоанн Златоуст, – будем презирать деньги, чтобы не потерять из виду своей души».

Конечно, знать, как устроена экономика государства, в котором ты живешь, – дело полезное. Беда в другом: когда экономика, экономическое развитие, уровень жизни становится мерилом всего. Когда мы о человеке начинаем судить по степени его успешности, по его материальному благосостоянию. А если человек беден, то он объявляется неудачником, или – для этого у американцев даже слово заимствовали – «лузер», то есть потерянный для жизни. Более того, оказывается, когда россиянин не стремится к обогащению, не желает становиться предпринимателем – это уже плохо, это уже преподносится чуть ли ни как национальное бедствие. В одном из недавних номеров газеты «Аргументы и факты» (№ 40, 2014) сообщается о результатах какого-то «глобального мониторинга предпринимательства, проводившегося в этом году». «Плохо у нас с частным сектором, – сокрушается безымянный автор заметки. – В Европе каждый 11-й европеец имеет свой бизнес, а в России – лишь каждый 23-й. … В Европе хотят стать частниками 24 процента жителей, в России – только 3,8 процента». Спрашивается, что же плохого в том, что предпринимателей у нас меньше чем в Европе? Конечно, предпринимательство – как и любой труд, если он делается честно и добросовестно, заслуживает уважения. Но почему, если люди не хотят заниматься этим родом деятельности, если находят применение своим способностям, своему труду в чем-то другом – то это изображается, как что-то негативное? Люди не стремятся к наживе, к быстрому обогащению (а именно это желание заставляет многих становиться предпринимателями) – стоит ли осуждать россиян за это, в который раз тыча им: «А вот в Европе…». Ведь в Европе, особенно в протестантских странах, совершенно другие духовные основы общества, другое отношение к труду и богатству. Как еще столетие назад показал выдающийся немецкий социолог Макс Вебер, протестантизм не только оправдывает стремление к обогащению, к получению прибылей, но и прямо призывает к этому. Главное, дескать, чтобы обогащение было по закону, а само обогащение, сама нажива – это не только не плохо, но, напротив, якобы даже угодно Богу. По сути, это возвращение к дохристианской морали, к тому миру Закона, а не Благодати, который был до Христа, и о котором апостол Павел говорил, что законом никто не оправдается перед Богом (Гал.3:11). Можно сказать больше: это даже не ветхозаветное, а языческое отношение к миру, ставящее на первый план все материальное. Не случайно в прошлом столетии самый значительный экономический рывок, самого высокого уровня жизни достигли даже не европейские страны, а государства, основное население которых составляют язычники – Япония, Корея, Сингапур, теперь – Китай…

Но пора понять: всякий бурный экономический рост, всякий резкий рост уровня жизни – это, скорее, тяжелое испытание для народа, чем благо. Это материальное процветание не может продолжаться долго, рано или поздно наступает спад, а с ним – множество острых проблем и общественных противоречий. Растет инфляция, деньги, сбережения – все теряет свою ценность. Еще раз приведу слова протоиерея Александра Шмемана, сказанные им по поводу непрерывных разговоров об «инфляции»: «Чего, однако, никто не говорит и, очевидно, не понимает, что “инфляция” – это, прежде всего, состояние духовное, психологическое, форма сознания. Весь мир стал “инфляцией”: слов, переживаний, самого отношения к жизни… И потому начинать надо не с экономической, а с духовной борьбы с инфляцией как состоянием души и сознания…».

Можно добавить к этому, что и «экономический рост», который стал буквально идолом современного общества – это тоже, прежде всего, состояние духовное, желание обогатиться, подчинить свою жизнь сугубо материальным целям. Для этого нужно полностью забыть слова Господа: Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут (Мф.6:19,20). Для этого нужно забыть, что Господь в Его земной жизни родился не в какой-то богатой и «экономически развитой» стране, не в богатом Риме или Александрии – а в самой бедной провинции Римской империи, Иудее; нужно забыть, что его ближайшими учениками были бедные рыбаки, а сам Он не имел даже, где преклонить голову. Для этого нам, россиянам, чадам Русской Православной Церкви, нужно забыть жизненный подвиг преподобного Сергия Радонежского, подвиги множества русских святых, подражавших Христу и Его апостолам в бедности и нестяжательстве, и целиком принять тот соблазн «общества потребления», который идет из так называемых «развитых стран».

Преподобный Сергий и в то, далекое от нас время, осознавал эту угрозу, идущую с Запада. В житии, составленном его учеником Епифанием Премудрым, рассказывается, как в пустыни, где жил преподобный, ворвалось полчище бесов, «в одежах и в шапках литовских островерхих». Почему эти бесы были так странно одеты? Историки уже обратили внимание, что как раз в это время, летом 1356 года литовские войска захватили смоленский город Ржеву, а осенью того же года – Брянск и Смоленск. Летопись сообщает, что захватчики «много зла сотворили»; неслучайно позже в Троицкую обитель вскоре приходит и поселяется в ней архимандрит Симон, который был очевидцем «многого зла», сотворенного этим нашествием с Запада. Однако не так страшна была прямая военная угроза с Запада – хотя она тоже причинила Руси немало бедствий, как его духовная, идеологическая экспансия, его «крестовый поход» против Православия. Поэтому и преподобный Сергий обратил внимание на своеобразную одежду, в которой явились ему служители тьмы – «литовскую», то есть – европейскую.

И после своей блаженной кончины преподобный Сергий продолжал защищать Русское Православие от того смертоносного духовного искуса, который шел с Запада. В XV веке даже Византия, бывшая наставницей Руси в вероучении, сама поколебалась в Истине Христовой: ради политических выгод византийский император был готов изменять Православию, понуждал епископат к богопротивному «соединению» с папизмом. В эту коварную игру была втянута и Русь, куда на Митрополичью кафедру Константинопольский Патриарх послал «волка в овечьей шкуре» Исидора. С помощью византийского императора папа Римский заманил восточный епископат во Флоренцию и посулами, подкупом, угрозами и насилием склонял православных под свою власть. Целый год папа оказывал давление на «восточных», и, наконец, их сопротивление было сломлено: большинство подписало бумагу, где признавались латинские искажения апостольских заветов, а папа именовался «наместником Христа».

На Востоке против фальшивой унии гремел голос блаженного Марка Эфесского. Присутствовавший на Флорентийском «сборище» русский священник Симеон, противившийся «унии», брошенный за это в тюрьму, а потом бежавший на родину, в своих скитаниях узрел видение. Ему предстал преподобный Сергий со словами: «Благословен от Бога последовавший апостольским стопам епископ Марк Эфесский. Никто из суетного латинского собора не преклонил его ни имением, ни ласкательством, ни угрозами мук. Ты сие видел, не склонился на прелесть и за то пострадал. Проповедуй же заповеданное тебе от святого Марка учение, куда ни придешь, всем православным».Возвратившись на Русь, иерей Симеон возвестил об этом дивном поучении Радонежского чудотворца, и весть о том, что сам преподобный Сергий осудил унию, произвела огромное впечатление на умы русских людей и окончательно утвердила в народе святую веру отеческую.

Сегодня, как и во времена преподобного Сергия, на Россию, на русских людей продолжает оказываться духовное и идеологическое давление с Запада – только теперь оно стало еще более массированным и изощренным. Это не означает, что мы должны быть враждебны Западу: не нужно враждовать с ним, ибо всякая вражда противна христианской вере; не нужно ограждаться от него какими-то «железными занавесами», как это делалось в советское время; нужно, прежде всего, бороться с собственными духовными изъянами, возрастать в христианской вере. Как писал преподобный Иоанн Кассиан Римлянин: «Нам нечего бояться внешнего неприятеля – враг в нас самих скрывается». Ибо невозможно покорить то, что крепко в вере, что не разъедено изнутри духом наживы, корыстолюбия и себялюбия.

И сегодня, в день преставления преподобного Сергия Радонежского, отмечая также в течение текущего года Юбилей 700-летия со дня рождения, обратимся к нему, призовем его на помощь в нашей непростой духовной борьбе, борьбе за очищение наших душ, борьбе за будущее России и Русского Православия. И с особой сердечной теплотой станем возносить к этому подвижнику добродетелей и истинному воину Христа Бога наши молитвы.

Аминь.