Новости Липецкой митрополии

Источник информации: Липецкая и Елецкая епархия
Адрес новости: http://www.le-eparchy.ru/node/1088
24 Февраля 2012
опубликовано leonty в пт, 24/02/2012 - 19:09



статья подготовлена для липецких епархиальных ведомостей,
опубликована в №8 за 2011 год


– отец олег, окормлением мест заключения, колоний, в том числе и детских, занимается епархиальный отдел по взаимодействию с силовыми структурами. как давно он существует и сколько вы им руководите?
– отдел существует с момента образования липецкой и елецкой епархии в 2003 году. в его обязанности входило пастырское окормление исправительных учреждений, военнослужащих, казачества и правоохранительных органов. но в связи с тем, что совместить различные виды служения было крайне сложно, в 2008 году на епархиальном совете я предложил владыке разделить отдел. даже на рождественских чтениях получалось так, что два заседания проходили в одно и то же время, так что приходилось все время выбирать: куда идти, что важнее: окормление казачества, например, или духовная помощь заключенным?
– а когда встал вопрос о том, что участие священника в жизни заключенных должно стать более полным? сейчас синодальным отделом рпц мп ведется работа по организации института тюремных капелланов...
– работа эта началась давным-давно, вместе с развитием темы о военном духовенстве. но занималась этими разными вопросами одна комиссия; и параллельно теме военных капелланов очень тяжело двигался вопрос о тюремных священниках. дело в том, что мы уже имели опыт того, что священник был штатным. существовал благотворительный фонд, который выплачивал зарплату священнослужителям, чтобы они занимались только духовным окормлением заключенных. создан этот фонд был согласно договору между синодальным отделом московской патриархии и некоторыми епархиями (не со всеми). постепенно все больше епархий входило в финансовое попечение этого фонда. одной из многих его целей было строительство храмов на территории исправительных учреждений. фонд обустраивал эти храмы, выплачивал священнослужителям заработную плату. длилось это около трех лет. но потом в связи с финансовым кризисом, как объяснил сам фонд, финансирование прекратилось, все обязательства исчезли, и священники оказались на улице.
– московская патриархия пошла навстречу, понимая необходимость такой работы...
– ну да. но, несмотря на прекращение финансирования, наши священники раз в неделю бывают в исправительном учреждении... они проводят беседы, службы. у каждого священника в окормлении две-три колонии. в липецке две очень большие колонии. в ельце три подразделения – две колонии и тюрьма строгого режима. священник раз в неделю бывает в каждом подразделении; в некоторых колониях – два раза. занимаются этим четыре человека, которых благословил владыка из числа клира липецкой и елецкой епархии. в липецке это отец александр золотарев, клирик храма сергия радонежского, протоиерей иоанн ремизов, клирик преображенского храма, в ельце – протоиерей александр вылуск, настоятель введенского храма, и в усмани – иерей вячеслав буров, настоятель михаило-архангельского храма в с. завальном.
– то есть эта структура разрушилась, священство продолжало свое служение, и появилась инициатива фсин россии о необходимости государственной регистрации прихода в качестве самостоятельных юридических лиц.
– в декабре 2010 года в воронежской епархии проходило совещание, где заместитель директора фсин алексей михайлович величко озвучил свою убежденность в том, что факт государственной регистрации храма что-то изменит. но как можно зарегистрировать храм, если он никогда не станет собственностью русской православной церкви, потому что это закрытая территория? кто будет учредителями? заключенные? – не имеют права, учредители должны быть с постоянной пропиской. сотрудники? тоже странно. вообще было много странных вопросов. но сейчас эта позиция ослабла, ослабла в первую очередь из-за точки зрения патриарха, который ясно сказал: «зачем? от этого что изменится-то?» дело в том, что тюремные храмы все приписные, т. е. принадлежат другому приходу, они не самостоятельны, но имеют духовное окормление. зачем эта регистрация нужна? хотя мы все же зарегистрировали один храм – во имя преподобного алексия, человека божия, на территории исправительной колонии № 2. руководство колонии проявило инициативу, чтобы священник нес постоянное служение в штате колонии.
– изменилось ли что-нибудь в вопросе финансирования?
– будет заключен договор между управлением фсин и липецкой и елецкой епархией об оказании услуг. по этому договору будет выплачиваться зарплата священнослужителю и оплачиваться храмовые расходы (масло, свечи).
– что является основными задачами отдела?
– в первую очередь это духовное окормление заключенных. находятся они там определенное время и выходят на свободу. приход человека к богу сопряжен с большими усилиями, а уж в местах лишения свободы – тем более. обстановка, в которой живет заключенный, неписанные законы «зоны» – их никто никогда не сможет упразднить. и заключенному перейти, переступить некую грань и стать на путь истинный, по крайней мере, попытаться сделать такой выбор – невообразимо сложно. как, допустим, приготовиться ко причастию, когда вокруг столбом стоит сигаретный дым, дышать нечем?..
– какими чертами характера, какими качествами должен обладать священник, чтобы расположить людей к доверительной беседе, к исповеди?
– независимо от того, окормляет ли священник места лишения свободы или служит на приходе, он должен нести людям духовную поддержку и помощь. для того чтобы такую поддержку оказать, сам священник должен быть духовно крепким человеком. ведь чтобы многое дать, необходимо много иметь. в колонии, как нигде чувствуется то, каков ты на самом деле. заключенные – это совсем не те люди, с которыми мы привыкли встречаться... вот бабушки наши пришли в храм и у них уже праздник! в колонии несколько другой контингент. тебя будут изучать, будут присматриваться к тебе, и если ты живешь не так, как проповедуешь – доверия не дождешься. от священнослужителя требуется, чтобы он не пренебрегал теми людьми, которые находятся рядом с ним, чтобы он жил в какой-то степени их жизнью, чтобы видели его желание помочь. это для кого-то они представляются: «отряд такой-то, фамилия такая-то» а перед священником стоит раб божий николай, михаил... на нем нет этих ярлыков... стоит раб божий, который хочет приблизиться к богу. и не зависимо от того, где он находится – в исправительном учреждении или просто пришел в храм божий, не должно быть пренебрежения к нему. а ведь есть на «зоне» люди, которые «горят»! в обыденной жизни, в храме не увидишь такого человека, а там – «горит»! лицо, глаза светятся: «батюшка! а помните, я был в ельце? вы приезжали, мощи привозили!» стоит здоровый мужик, в возрасте уже, сидит на строгом режиме, и срок у него большой, не просто так его посадили, а он – «горит»! «батюшка, помните, вы мощи привозили? а как там отец александр поживает?» – и начинает меня расспрашивать. спрашиваю: «а ты в храм ходил еще?» – «да! я и здесь хожу, батюшка! мы каждый вечер молитвы читаем, акафист читаем!» вот как найти, как зажечь это? как ему остаться в храме, с горящими глазами?.. очень тяжело. и многое зависит от священника. вот спрашивает заключенный: «как там отец александр? как он служит?» так ведь он привык, что священник живет храмом этим тюремным, живет их нуждами, старается участвовать в их жизни. это как ребенок... проявишь внимание, – и он привязывается, ищет с тобой встречи. вот по ельцу ходил один человек, который обрел бога в тюрьме. отбыл срок, вышел на свободу, уехал куда-то... и вдруг на престольный праздник приезжает, приходит к священнику: «батюшка! поздравляю вас! а я женился! да вы знаете ли – сколько вы мне дали?! батюшка, спасибо вам!»
– свидетельство живой веры. и не зависит ни от возраста, ни от места... пусть это даже место лишения свободы, а человек – возгорелся.
– да. храм для него стал источником чистой воды, которой нигде больше он не сможет испить. но случается и так, что священник чувствует себя в какой-то степени обманутым. вот был в колонии человек верующим, старался, а вышел – и вдруг с легкостью многое забыл. и священник глубоко переживает такие моменты. вот был человек в тюрьме, в храм ходил... вышел на свободу. смотрю – сидит пьяный возле храма. говорю ему: «александр... ну что ж ты делаешь? ты ж письма какие писал... ну как же так? давай я тебе работу дам!» отвечает: «батюшка, да! я все сделаю!..» договорились мы с ним... забор надо было одной женщине поставить. ждем. а его нет. день, второй, третий... письмо получаю: «сижу в сизо»... и такое бывает. потому что свобода сопряжена с величайшей ответственностью. вышел из мест лишения свободы, казалось бы – вот она, свобода, свежий воздух, всё... а надо думать, что кушать, во что одеваться, а подчас – и где жить.
– и встает вопрос социализации бывших заключенных... а следом – и вопрос о волонтерах. существует ли понятие волонтерской деятельности в наших колониях? ведется ли работа с волонтерами? в чем заключаются их функции?
– волонтеры – это такое модное слово... «волонтеры из числа мирян». будут, дескать, приходить и каким-то образом там вести какую-то работу...
– какую работу?
– ну, видимо, воспитательную работу...
– это как? ну вот пришла волонтер. по основной профессии, допустим, журналист или повар. и какую воспитательную работу она будет вести с заключенным?
– совершенно верно... приходят волонтеры из администрации. концерты, музыка...
– прекрасно. но мы-то говорим о другом, да? выходит человек после заключения, обычный слабый человек. не рецидивист, а человек, который в камере слышал одно, в тюремном храме – другое, и думал об этой разнице. вот он вышел на свободу со всем своим специфичным багажом: статьей, сленгом, зачатками веры, неумением вписаться в этот мир. и он оказывается никому не нужным. соседи от него шарахаются, это если ему есть где голову приклонить – а чаще всего и негде. и вот кто его будет «ловить» здесь, на свободе? священника рядом может не оказаться. рядом будут дружки...
– дело в том, что на сегодняшний момент служба пробации в нашей стране совершенно не развита. у нас в липецке только в ик-6 в этом году открылся реабилитационный центр. находится он на территории колонии, и будет готовить заключенных к освобождению за год-два до окончания срока. заключенные, идущие по удо за примерное поведение живут отдельно, в этом центре. с ними занимается психолог. но это всего лишь в одной колонии. и то – как пробный вариант.
а детские колонии!.. сейчас, в связи с гуманизацией общества, увлечением различными ювенальными технологиями, в детскую колонию стало очень сложно попасть. потому что за многие правонарушения несовершеннолетние получают условные сроки. а в колонию попадают только за тяжкие и особо тяжкие преступления. за воровство и «хулиганку» сейчас не отправляют в детские ик. и еще один момент. раньше, если несовершеннолетний достигал восемнадцати лет на «детской зоне» и ему оставалось отбывать срок еще два-три года, то ему шли навстречу. как? а его оставляли в детской колонии. не отправляли на «взрослую». закон позволял это за примерное поведение. сейчас этого уже нет. сейчас строго: исполнилось восемнадцать лет и – будьте любезны... мало того, если пацану семнадцать, он может сам написать заявление и сразу, не дожидаясь совершеннолетия, уйти на «взрослую зону». полезно ли это для него? риторический вопрос. а в этом году наша детская колония закрывается... тем сейчас находится тридцать с небольшим человек. все из липецкой области. раньше у нас отбывали сроки несовершеннолетние из трех областей. до семидесяти человек было.
– отец олег, с кем труднее работать священнику, с детьми или со взрослыми?
– с детьми сейчас вообще очень сложно стало. вот получает несовершеннолетний срок... и позиция у него такая: а зачем мне тут стараться, исправляться, какие-то усилия прилагать? все равно отправят на «взрослую». смысла нет. стукнет восемнадцать лет и этапом – хоть бы и самый золотой был, с самым примерным поведением – отправят на «взрослую зону». а там опять в колею входить. это с одной стороны. с другой стороны – сам контингент ребят очень сложный. раньше были ребятишки, которые попадали, ну не то, чтобы «ни за что», а по глубокой педзапущенности... было интересно работать с детьми. им интересно было, им и сейчас интересно, но уже очень, очень сложно. да сейчас в общеобразовательную школу зайти страшно. принимаем закон о запрете на курение в общественных местах, – прекрасно! а за школой – дети, ученики стоят, дымят. да еще и учитель рядом... поддымливает... страшно сейчас в школе. пришел за дочкой, она в первом классе учится. жду ее. подбегает учительница английского языка из пятого класса, все в слезах, навзрыд буквально, просит: «батюшка, помогите, ничего не могу сделать...» заходим. сидит пятиклассник. и ему наплевать на всё и на всех... ему все равно, что учитель говорит. выгнать его из класса она не может, вызывала охранника, а ученик отвечает: «а я не уйду!» священник зашел – а он только сильней насупился... а учителю нельзя его ругать, и наказывать – ни-ни. но дело в том, что безнаказанность порождает вседозволенность.
...была у нас одна традиция. сейчас она как-то подугасла. мы привозили в исправительные учреждения маленьких детей с духовными концертами. вы не представляете, что это было!.. у многих заключенных с огромными сроками есть семьи. а тут – дети. и это для них – как бальзам на сердце. ведь во многом это и от них самих зависит срок пребывания в заключении. условно-досрочное освобождение возможно, когда сам заключенный прилагает максимум усилий, когда он трудится, старается без нарушений обходиться... одним словом – когда ему не все равно. а напоминание о детях, которые ждут его освобождения – дополнительная мотивация, воздействие на совесть. сейчас почему-то не очень охотно наши настоятели отправляют на праздники учеников воскресных школ с концертами в исправительное учреждение. а ведь было такое. я свою воскресную школу каждый год на пасху, на рождество привожу в детскую исправительную колонию. мы ни одного года не пропустили. заключенные ждут этих ребят.
– а с кем еще они хотят встретиться?
– наш владыка посещает исправительные учреждения. собирается очень много людей, слушают внимательно... на службе, конечно, мало кто бывает... но на беседу собирается полный зал. поговорить, пообщаться им очень нужно. у владыки было пятьдесят пять таких встреч... сначала он совершает литургию, а после литургии желающие собираются в актовом зале на беседу. вот такой еще пример: захожу в детскую колонию; великим постом я там проводил серию бесед на евангельские темы. пришел в отряд, собрались, расселись. в первый ряд, поближе – те, кому интересно, кому все равно – те сзади, своими делами занимаются. и что в итоге? сзади забыли про свои дела, и все вот тут, близко собрались. и давай вопросы задавать. два часа! начали, конечно, с евангельских тем, а потом и на жизненные перешли потихонечку... собрался уезжать и тут: «батюшка, а вы когда опять приедете?» – «в следующее воскресенье». и постом каждое воскресенье ездил к ним с беседами вот такими. интересно им. хотя мгновение назад – «а мне все равно». но потихонечку, смотрю, разворачиваются...
– то есть, именно регулярные беседы наиболее востребованы среди заключенных?
– да. и священникам говорю, чтобы они делали упор прежде всего на беседу. потому что не каждый человек приходит на службу. а в беседе гораздо больше слушателей собирается и гораздо больше вопросов затрагивается, и контакт легче устанавливать. ведь у нас основная беда в том, что храм для человека не является домом. храм для него является загадкой, он не понимает, что поют, он не понимает, что читают, не понимает смысла многих священнодействий. принцип он знает: надо поисповедоваться, когда священник выйдет; надо причаститься – священник с чашей опять выйдет. а что там происходит... во многом это незнание определяет то, что в храме человеку не интересно. потому что ему интересно там, где он понимает. и вот как раз задача беседы со священником состоит в том, чтобы человек научился понимать, что происходит во время богослужения. чтобы он не чувствовал себя в гостях, в которых ему не удобно, потому что надо стоять, потому что – запах ладана и горящих свечей непривычен и почти незнаком. храм должен стать домом, тогда ты без него не сможешь жить, тогда ты будешь туда стремиться и торопиться, и для тебя все это будет родное. как во многом и получается у тех, кто сидит в местах лишения свободы – для них храм стал домом, родником чистой воды, тем местом, куда он стремится, куда жаждет попасть. вот это понятие «дома» надо умудриться вложить в душу человека. и не только в заключении... но и везде.
а с другой стороны... повторюсь: для того, чтобы что-то давать, надо что-то иметь. и если ты пуст, как бочка, то ты придешь, погремишь, простучишь, проскачешь и – уйдешь. и останется лишь пустое сотрясание воздуха. а мы должны понимать, ради чего мы это делаем, потому что мы не только ставим себе цель и задачу, но и получаем возможность участия в жизни человека... не просто: «меня назначили, я должен выполнить. вот это посетил, это исполнил, отчитался, все у меня хорошо». а что я принес? чем я поделился? что я могу дать? не каждый из приходящих в тюрьму священников задавал себе такие вопросы. поэтому когда идет человек в колонию, он в первую очередь должен понимать, что и танцев, и музыки, и всяких развлечений у них предостаточно. у заключенных есть телевизор, который они постоянно смотрят. но им надо дать нечто большее, – возможность, шанс. чтобы они, поговорив с тобой, увидев в тебе что-то, поверили бы тебе и – задумались, поворошили у себя в голове, натолкнулись бы на простую мысль: пора меняться. это и к волонтерам относится. пусть придет на помощь заключенному человек не огромного духовного опыта, но искренне болеющий за него, готовый к трудностям и точно знающий, что он несет им. и служение священника, и работа волонтера – это труд. в первую очередь – труд над собой. человек, который не трудится над собой, не имеет права идти к другим, потому что нечем ему будет поделиться. простое требоисполнительство – так это у нас и так... и что от этого меняется?..
и вот чем я хотел бы закончить... толпой можно управлять при помощи хлеба и зрелищ. а обществом и людьми – невозможно. потому что нормальный думающий человек ищет строгости, ищет соблюдения определенных норм и правил. и если мы уберем из своих отношений эти нормы поведения в угоду толпе, мы для них в какой-то момент станем весьма приятны и желательны, на какой-то момент они возрадуются, но потом восплачут...